Мужчина постфеминизма
Я нахожу иронию в том, что инструмент феминисток и сами феминистки, которые его применяют – вне всяких сомнений – являются самой гнусной формой угнетения не только для мужчин, но и для женщин также. Пойми меня правильно: мужчины страдают намного больше под тяжестью железного занавеса марксистского феминизма, однако, по какой-то странной причине, женщины кажутся более несчастными, чем когда-либо. Ведь, самое худшее, что женщины могли сделать – это слить себя в отверстие унитаза, следуя феминистской фантазии, которая обращается к самой скверной стороне женской души.
Действительно, вся причина, по которой женщины были таким привилегированным классом на протяжении истории состоит в том, что лишь светлая сторона её натуры была раскрыта на всеобщее обозрение. Феминизм, возможно в первый раз за увековеченную историю, позволил женщинам показать их истинную натуру. И это – самое худшее из всего возможного, что они могли сделать для себя, потому что сейчас физическая красота женщин выступает как одна сторона монеты; в то время как другая – это задокументированные и широко известные неукротимая алчность, манипуляция и ядовитость.
Уже со времен Самсона и Далилы мужчины стали остро осознавать то разрушение и разорение, которые могли бы упасть на их головы от женщин. Сейчас женщины больше не могут добиться восторга и обожания от мужчин никаким убедительным способом.
Мужчины не изумлены и не охвачены благоговением; когда они смотрят на женщин, они недоверчивы и настороженны и без утайки хотят иметь с женщинами как можно меньше общего. И когда мужчины хотят иметь с ними как можно меньше общего, они ограничивают взаимодействие с ними до необходимости. Это означает, что мужчины, в общем случае, хотят быть с женщинами лишь столько, сколько требуется, чтобы трахнуть их. Феминизм и его женщины-сторонники тому виной; НЕ мужчины.
Феминизм сделал невыносимым пребывание рядом с женщинами и невозможным формирование длительной связи с ними. И, как следствие, по умолчанию, мужчины видят в них ни что иное, как «секс-объекты» (что, со слов феминисток, произошло, якобы, из-за патриархата). Вот почему женщина так тщательно заботится о том, чтобы все заметили её наряд, который открывает достаточно жопы и сисек с целью скрытой сексуальной провокации на работе, на улице, в супермаркете, в департаменте транспортных средств, в магазинах – повсюду; потому что секс – это всё, чем они являются. Ничего больше у них нет. Жопа, сиськи, разукрашенные лица, которые заставляют их выглядеть клоунами, и каблуки, которые делают их выше, чем они есть на самом деле – это всё, что у них осталось.
Некоторые более проницательные женщины начинают осознавать размеры и границы той ямы, дорогу к которой их обманом заставили себе проложить. Однако, в действительности, то, видят они это, или нет, не имеет никакого значения. Потому что впервые мужчины стоят перед принятием тех идей, которые суют коллективный средний палец в лицо бабства, как единого целого, и говорят, что на этот раз – они сами выкапывали себя из собственной грязи. Их не спасут те подкаблучники, которые еще не поняли, что их презирают те самые женщины, перед которыми они унижаются. Они могут иметь правительство, захватывающее их своей безопасностью. Но, в действительности, всё, что оно может сделать для них – это выбрасывать больше денег на симптомы их бедственного положения. Феминистское правительство настолько искусно в сокрытии того факта, что оно является огромной частью причины болезни женщины, что она воспринимает правительство как лекарство.
Шалава не будет спасена ордами докторов, прописывающих ей больше антидепрессантов, чем когда-либо. Она не будет спасена хождением в церковь и упованием на веру мужчин в то, что это каким-то образом смывает с неё смрад от длинного списка мужчин в её прошлом. Бог может простить им их вырождение, но мужчины все ещё знают, ЧТО они есть, ЧТО они сделали, и, что более важно, КОГО они сделали.
Поэтому, им придется простить мужчин, если они не в том настроении, чтобы дать приют исправившимся шлюхам, которые хотят быть домохозяйками. Более того, мужчины больше не хотят домохозяек, так как, после полустолетия феминизма, единственный результат, который мы можем наблюдать, состоит в том, что женщины утратили свой блеск и значительную часть притягательности, которые они имели в эпоху сфабрикованных угнетения и патриархата. Хуже всего для них то, что та часть притягательности, за которую они смогли удержаться (то есть их пилотки) – обесценивается с возрастом и от использованием другими мужчинами.
Это действительно печальное положение дел для женщин, но я не могу сказать, что мне их жаль. Все потому, что новая разновидность мужчин появляется из первоначального болота гендерной войны – «Мужчина постфеминизма»; тип мужчины, который приводит феминисток в ужас, т. к. он отказывается прислуживать, он отказывается приклоняться. И он делает то, что он хочет делать.
Мужчина постфеминизма не обеспокоен тем, чтобы угодить женщинам - он рассматривает любую женщину, которой он неугоден, как незначительную. В каждую ткань его плоти встроен механизм спускового крючка со слабым нажатием, который рефлекторно распознает и отторгает любую женщину, дающую ему даже маломальское количество феминистской чуши. Он не отстаивает, не сохраняет и не гонится за отношениями: он видел достаточно отношений, чтобы понимать, что корабль тонет. Он не приверженец – он осознает бесполезность веры в то, что правительственные палаты и все те места, где политики ведут дела – есть что-то иное, не являющееся живым эпицентром феминистской власти и влияния.
Мужчина постфеминизма – не приятный парень, не бандит, не «бэд-бой», не образованный мужчина или еще какой-то стереотип. Он не озадачен мыслями о том, чтобы обеспечивать и/или трахать женщину-мать, сидящую на алиментах. Он рассматривает те две группы мужчин как не более чем две обеспокоенные фракции мужчин, которые рисуются и соперничают за доступ к изношенной пилотке. Он – не биологическая форма; он не спермодонор; он не банкомат или что-либо еще. Единственное, кем мужчина постфеминизма неоспоримо является и будет являться – это тем, кем он всегда был: просто мужчина, полный желания и во всеоружии, чтобы противостоять и смотреть в лицо марксистскому феминизму на всех его фронтах.
